Реальные экономические результаты находятся под значительным влиянием жизненного опыта как в случае политиков, так и в случае потребителей

Двадцать девятого октября 1929 года внезапно пришел конец бурным двадцатым в США. В этот день, названный «черным вторником», произошел крах фондового рынка США, и ему потребовалось долгое время, до 1950-х годов, чтобы вернуться к своему пику 1929 года.

Дальнейшие последствия Великой депрессии проявлялись не только на фондовом рынке. Люди ощущали их желудком, когда стояли в очередях в бесплатные столовые или спали в трущобах. Поколение, выросшее во время Великой депрессии, «дети депрессии», было исключительно экономным и не склонным к принятию риска, особенно на фондовом рынке. Травма, которую пережили люди, изменила целое поколение, их убеждения и взгляд на мир, их экономический выбор — на финансовых рынках, на рынке труда и во многих других сферах их жизни.

В экономической науке «дети депрессии» породили новую волну исследований в области поведенческой экономики. Они расширяют данную область, привлекая знания и методы из смежных общественных и естественных наук, помимо опоры на свои истоки в психологии и экономике. Многие из новых тем и методов, касающихся травм, стресса, зависимости, психического здоровья и развития детей, по своей природе ориентированы на государственную политику. Они напрямую связаны с работой над тем, что Энн Кейс и Ангус Дитон в XXI веке назвали «смертями от отчаяния», и с устойчивостью гендерных ролей и расовой дискриминацией.

Истоки поведенческой экономики

Но давайте немного вернемся к истокам. Более 50 лет назад, в конце 1960-х, экономика удовлетворялась математической строгостью и моделями, и самые видные экономисты той эпохи, такие как Пол Самуэльсон и Милтон Фридман, считали себя скорее сродни физикам, чем психологам. Однако примерно в то же время в Еврейском университете в Иерусалиме встретились два израильских психолога, Даниэль Канеман и Амос Тверски, и начали сотрудничество, которое в итоге изменило положение дел в экономике. В их самой известной работе, где в 1979 году была представлена теория перспектив, объединено несколько принципов, чтобы описать, как люди принимают решения при наличии риска. Эти принципы казались весьма правдоподобными и в то же время расходились с традиционной экономической наукой. Один из принципов заключается в том, что люди переоценивают ничтожные вероятности и недооценивают действительно вероятные события. (Вам когда-нибудь было не по себе от мысли об авиакатастрофе при всей ее малой вероятности? Именно это они имеют в виду.) Еще одно ключевое наблюдение заключалось в том, что людей волнуют изменения в относительном благосостоянии, и они крайне не любят потери. (Вы можете ощутить раздражение, потеряв 20 долларов, даже если это едва затрагивает ваше общее финансовое положение.) Теорию перспектив саму по себе считали достойной Нобелевской премии по экономике, но Канеман и Тверски внесли в экономическую мысль еще много других психологических идей об «эвристике и предвзятостях».

Когда был зажжен факел поведенческой экономики, эстафета перешла к исследователям в области экономики и финансов для продолжения этой работы. Ричард Талер, который получил Нобелевскую премию по экономике в 2017 году, сотрудничал с Канеманом и Тверски и позже опубликовал специальную серию статей под названием «Аномалии» о явлениях, которые экономика без учета психологии не могла объяснить, например, почему цены на акции, как правило, повышаются в январе.

На тот момент поведенческая экономика была сосредоточена на выявлении аномалий и предложении психологических решений для их объяснения. Когда были разработаны теоретические модели, во второй волне поведенческой экономики в 2000-х внимание стало направляться на эмпирическую документацию поведенческих предвзятостей — часто с большими последствиями в реальном мире — и включение их в другие области экономических исследований. Например, одна из больших загадок в экономике развития заключается в том, почему прибыльные инвестиционные возможности, такие как применение удобрений, могут характеризоваться низким уровнем внедрения. Для объяснения этой загадки можно использовать идею о том, что люди очень обеспокоены изменениями в своем относительном благосостоянии и ненавидят потери (например, если удобрения не повысят урожайность их посевов).

За время этой второй волны поведенческих исследований поведенческая экономика фактически оказалась настолько тесно интегрированной почти во все области экономики — финансы, труд, государственную деятельность, развитие, макроэкономику, — что некоторые могли бы справедливо подумать, что «работа завершена». Мы внесли психологический реализм в анализ классического homo economicus, экономического человека, который всегда принимает оптимальные решения и больше похож на компьютер, чем на человека.

Душа и тело

Но вот в чем проблема: если мы думаем об экономическом человеке как о компьютере, то поведенческая экономика внесла идею о том, что у этого компьютера может быть неисправное программное обеспечение и иногда у него бывает короткое замыкание. Тем не менее, даже с этими недостатками, поведенческий агент оставался компьютером, хоть и таким, у которого случаются сбои. То, с какими параметрами установлено программное обеспечение — с дозой излишнего оптимизма, предпочтением недавней информации или заблуждением о невозвратных затратах, — диктует, как поведенческий агент будет действовать всегда.

И это определенно не то, что произошло с детьми депрессии. Их опыт кардинально изменил их. На самом деле, разве нет у каждого поколения общих элементов опыта, которые меняют это поколение? У нас даже есть для них названия, например «дети бэби-бума» для тех, кто родился во время послевоенного всплеска рождаемости.

Именно это последняя волна поведенческой экономики стремится привнести в сферу исследований. Люди — это нечто намного большее, чем компьютеры, даже чем компьютеры с неисправным программным обеспечением. Они являются живыми дышащими организмами, на которые влияют их уникальные жизненные пути. Многие ученые-экономисты, например, в области экономики здравоохранения и нейроэкономики, давно утверждают, что мы не можем игнорировать биологические механизмы, которые управляют нашим телом и перестраивают наш мозг. Теперь мы можем более систематически видеть то, чего не хватает: у людей есть душа и тело, и экономическая наука, описывающая человеческое поведение, должна учитывать оба эти элемента.

Как это понимание может помочь нам лучше заниматься экономикой? Давайте вернемся к детям депрессии и тому, как в экономических исследованиях концептуализировалось то, что произошло с этим поколением. Исследования в области нейронауки и нейропсихиатрии говорят нам, что наши прошлые личные переживания меняют то, как мы устроены. Результаты десятилетий исследований по нейропластичности показывают, как человеческий мозг постоянно реорганизует пути прохождения сигналов на основе новых переживаний. По мере более активного использования нашим мозгом определенных путей прохождения сигналов эти пути приобретают большую проходимость. В то же время пути, которые используются реже, наоборот, сокращаются. Таким образом, помимо эффектов голода и стресса, Великая депрессия также оказала длительное влияние на мозг людей. Опыт показал реальную опасность финансовых рынков и как они могут поставить под угрозу способность людей обеспечить себе пропитание. Вследствие этого те, кто были подростками и молодыми людьми во время Великой депрессии 1930-х годов, были гораздо менее склонны иметь дело с фондовым рынком в последующие годы жизни. Только 13 процентов вообще инвестировали на фондовом рынке, что меньше половины от этого показателя для любого из последующих поколений.

Эффекты опыта

Концепция эффектов опыта формализует, как личный жизненный опыт влияет на убеждения и решения людей в долгосрочной перспективе. Она ставит под сомнение традиционные экономические представления, согласно которым люди формируют свои убеждения на базе всей доступной информации. Один из подходов заключается в построении моделей человеческого мышления и принятия решений в условиях риска с более высокими весами для тех результатов, которые люди лично наблюдали в прошлом. Если они были свидетелями колоссального обвала на фондовом рынке, они будут предполагать, что это может произойти снова и, более того, верить, что этот риск высок. В самом деле, десятилетия данных об инвестициях на американском фондовом рынке подтверждают это: инвесторы, которые получали более низкие доходы на фондовом рынке в предшествующие годы своей жизни, менее склонны инвестировать в фондовый рынок. В случае людей с благоприятным прошлым опытом вероятность инвестиций выше.

Но эффекты опыта касаются не только того, что произошло в недавнем прошлом. Важное понимание заключается в том, что разные поколения формируются по-разному и поэтому могут даже по-разному реагировать на одно и то же недавнее событие. Шестидесятилетний человек будет реагировать на финансовый кризис и обвал на фондовом рынке совершенно иначе, чем 30-летний, просто потому, что 60-летний видел в своей жизни гораздо больше и интуитивно усредняет все эти пережитые события. Тридцатилетний видел гораздо меньше. Поэтому на недавний кризис приходится более значительная доля его жизни, и ему будет придаваться больший вес в его мышлении и принятии решений. Это не значит, что Канеман и Тверски были неправы насчет простого эффекта недавности. Совсем наоборот! Люди демонстрируют явный эффект недавности, придавая свежей информации больший вес, чем очень старой информации. Но имеет значение только совокупный личный жизненный опыт, и новые события взвешиваются именно относительно всего прошлого жизненного опыта человека.

Данные фондового рынка раскрывают и другие интересные стороны принятия людьми решений. Одна из них — «специфичность области» эффектов опыта: опыт важен только для решений в той же области. Например, оказывается, что прошлый опыт на фондовом рынке не влияет на инвестиции на рынке облигаций. Исследования также показывают, что опыт, касающийся конкретной области, может распространяться не только на доходы от акций или облигаций. Смежные исследования об инвестициях на фондовом рынке жителей Восточной и Западной Германии показывают, что те, кто жил при коммунистическом режиме, гораздо менее склонны доверять фондовому рынку и инвестировать в акции, даже через многие годы и десятилетия после объединения Германии. Годы воздействия эмоциональной пропаганды о фондовом рынке как венца капитализма, служащего лишь единицам, похоже, оставили свой след.

Эмоции, влияющие на наше восприятие, играют и еще одну роль. Восточные немцы, которые имели довольно хорошую жизнь при коммунистическом режиме, — даже по нефинансовым меркам, например, жившие в одном из знаменитых показательных коммунистических городов, — наиболее решительно придерживаются идеи о вреде фондового рынка и капитализма. Однако те, кто страдал при коммунистическом режиме, — например, из-за сильного загрязнения воздуха в Восточной Германии или религиозных преследований, — оказывались гораздо более склонны принять рыночную экономику после падения коммунистического режима.

Представляется, что эти концепции эффектов опыта применимы почти ко всем сферам жизни. Опыт безработицы оставляет шрамы и делает потребителей осторожными даже много лет спустя, когда у них стабильная и высокооплачиваемая работа. Банки, испытавшие дефицит капитализации, реагируют большей капитализацией по сравнению с другими. Пережитый опыт того или иного уровня доходов на облигационном рынке влияет на инвестиции в облигации. Люди с более высоким социально-экономическим статусом, как правило, имеют более оптимистичный взгляд на экономические перспективы. 

Инфляция — еще одна макроэкономическая переменная, которая часто рассматривается директивными органами. И, как вы уже догадались, оказывается, что тот или иной пережитый опыт инфляции существенно влияет на убеждения и решения людей касательно инфляции. Исследование на основе данных опросов об ожиданиях инфляции более чем за 50 лет показало, что средняя инфляция, которую человек наблюдал в течение своей жизни, является надежным предсказателем его фактических ожиданий. И эти ожидания, основанные на опыте, влияют на важные реальные результаты — например, на решение о покупке дома. Оказывается, защита от инфляции является ключевой мотивацией для выбора покупки дома (вместо аренды). Таким образом, люди, которые испытали более высокую инфляцию, чаще выбирают владение жильем вместо аренды и ипотеку с фиксированной ставкой вместо ипотеки с переменной ставкой, опять же для защиты от повышения инфляции (и процентных ставок).

Сфера влияния эффектов опыта даже шире: одна из загадок инфляции, замеченная ФРС США и отмечающаяся во многих других странах, заключается в том, что у женщин неизменно были более высокие инфляционные ожидания, чем у мужчин. Эта загадка разрешается при взгляде с позиции эффектов опыта: между мужчинами и женщинами есть принципиальная разница в опыте: покупка продуктов. Только в семьях, где женщина была основным покупателем продуктов, у женщин были более высокие ожидания инфляции, чем у их партнеров-мужчин. Поскольку для цен на продовольствие характерна более высокая инфляция (или, по крайней мере, более высокая изменчивость цен — и мы знаем из предыдущих исследований, что потребители обращают большее внимание на повышение цен), люди, которые покупают продукты, имеют более высокие инфляционные ожидания. До тех пор пока из-за гендерных ролей покупкой продуктов занимается больше женщин, чем мужчин, их жизненный опыт будет и далее различаться, а потому будут различаться и их соответствующие убеждения.

Прошлый опыт влияет и на политиков

Даже опытные политики действуют так, как предсказывают эффекты опыта. (В конце концов, у политиков тоже человеческие мозги.) Прогнозы инфляции Совета управляющих Федеральной резервной системы, как правило, смещены в сторону уровня инфляции, которая отмечалась на протяжении жизни членов этого Совета, и отклоняются от прогнозов экспертов-аналитиков. И это смещение делает прогнозы управляющих ФРС менее точными.

Предельным случаем является пример Генри Валлиха, который вырос во время гиперинфляции 1920-х годов в Германии, а в 1974 году стал управляющим ФРС. За время своего пребывания в этой должности он выражал несогласие рекордные 27 раз, потому что считал, что ФРС должна больше беспокоиться об инфляции.

Четыре ключевых аспекта эффектов опыта, влияющих на политиков и на обычных людей, абсолютно одинаковы.

•  Долговременные эффекты опыта
•  Больший вес более недавних событий
•  Специфичность эффектов опыта для определенной области
• Незначительное влияние знаний, полученных в ходе обучения, по сравнению с убеждениями, основанными на опыте, какими бы искаженными последние ни были

Таким образом, эффекты опыта могут служить информационной основой для мер вмешательства и программ по урегулированию кризисов по нескольким важным направлениям. Во-первых, директивным органам обычно приходится искать компромисс между оперативным урегулированием кризисов и связанными с этим расходами. Долговременные последствия эффектов опыта подчеркивают преимущества быстрого разрешения кризиса. Например, последствия недавнего периода инфляции для убеждений могут сказываться на том, как люди будут реагировать на колебания цен в течение долгого времени. Чем короче и мягче этот период, тем меньше долгосрочные шрамы. И наоборот, чем травматичнее опыт во время кризисов, тем дольше он будет преследовать людей — даже спустя годы, как мы видели в случае Великой депрессии.

Во-вторых, свидетельства о воздействии накопленного опыта означают, что директивным органам следует учитывать различный опыт разных целевых групп населения. Одна и та же мера вмешательства может вызвать совершенно разные реакции в зависимости от того, как прошлые события сформировали поведение людей и их взгляды на будущее. В идеале любая мера политики должна быть тонко настроена для каждой страны/ возрастной/ гендерной группы или, как минимум, учитывать их различный жизненный опыт.

Наконец, обучение на основе опыта формирует поддержку политики, предлагая надежную альтернативу чисто информационным подходам. Прямая работа, например через пилотные программы, может значительно больше влиять на предпочтения, чем теоретические объяснения. Примером служит закон «О доступном медицинском обслуживании» (Affordable Care Act, ACA) США. Люди, имеющие государственную медицинскую страховку, которые получили прямые, немедленные выгоды, были более склонны поддерживать ACA. Изначально скептически настроенные республиканцы были особенно склонны стать сторонниками этого закона, что подчеркивает, как опыт может становиться важнее партийной линии. Пилотные программы дают политикам путь для тестирования новых мер политики и оценки их влияния на общественное мнение. Позитивный личный опыт участников пилотной программы может способствовать ее поддержке со стороны общественности и обеспечивать долгосрочный характер такой поддержки.

УЛЬРИКЕ МАЛЬМЕНДИР — профессор экономики и финансов в Калифорнийском университете в Беркли.

КЛИНТ ГАМИЛЬТОН — аспирант по финансам в Школе бизнеса Хааса в Калифорнийском университете в Беркли.

Мнения, выраженные в статьях и других материалах, принадлежат авторам и необязательно отражают политику МВФ.